Фолькер Шлёндорф: Почему офицер вермахта не взорвал Париж?

Фолькер Шлёндорф (Volker Schlöndorff) - один из самых известных немецких кинорежиссеров всех времен и народов. За 53 года активной работы он снял 35 лент. И одна из них – "Жестяной барабан" по одноименному роману Гюнтера Грасса (Günter Grass) – получила в 1979 году "Золотую пальмовую ветвь" Каннского кинофестиваля и премию "Оскар" как лучший иностранный фильм. Сегодня, 31 марта, Шлёндорфу исполнилось 75 лет. Но на пенсию он уходить не торопиться. В этом году на экраны выходит его новая картина.

Deutsche Welle: Господин Шлёндорф, ваш новый фильм называется "Дипломатия" ("Diplomatie"). О чем в нем идет речь?

Фолькер Шлёндорф: "Дипломатия" рассказывает о вполне конкретной исторической ситуации: покушении на Адольфа Гитлера (Adolf Hitler), которому предшествовала высадка союзников на атлантическом побережье Франции и продвижении этих войск в сторону Парижа. В это время Гитлер посылает для организации обороны города своего самого надежного солдата - генерала Дитриха фон Холтица (Dietrich von Choltitz), чтобы тот защищал Париж дом за домом, улицу за улицей, но при необходимости - сравнял его с землей. Однако Париж не взлетел на воздух, хотя был заминирован. Это факт. Большинство взрывных устройств было заложено под мостами и главными городскими монументами. Кто смог убедить генерала не приводить их в действие? Однозначного ответа на этот вопрос не существует, что дает простор для фантазии.

- Действие фильма происходит в Париже. Почему этот город так важен для вас?

- Этот фильм важен для меня, так как Париж - мой город, в котором я провел, так сказать, ключевые годы моей жизни. Впервые я попал туда в 16-17-летнем возрасте, закончил в Париже школу при интернате, получил высшее образование. В принципе, я никогда его не покидал. Думаю, если бы генерал фон Холтиц уготовил бы Парижу судьбы Мангейма, Гамбурга или Варшавы, то после войны никогда бы не случилось исторического примирения: рукопожатия между немецким канцлером и французским президентом. Сегодняшняя Европа выглядела бы совсем по-другому, а к Германии до сих пор относились бы с презрением. Никогда бы мне не попасть тогда после войны в Париж. Может быть, никогда бы я не стал режиссером. Мы бы тоже не сидели здесь сейчас. Речь в фильме идет о судьбоносной ночи.

- В ваших картинах вы уже неоднократно обращались к теме Второй мировой войны…

- Я не сам выбрал эту тему, а она, так сказать, выбрала меня. Я родился в марте 1939 года и помню события последних лет войны, а еще лучше - послевоенные годы. До 1950-х в Германии повсюду ощущался еще "запах" нацизма. Это касалось взрослых, учителей, членов собственной семьи, соседей. В этой ситуации я, немец, попал во Францию. Мне как немцу пришлось заняться поиском собственной позиции, ведь другие ученики в школе задавали мне вопросы о том, что мы думали, когда все это совершали. Темы эти я не искал, они сами пришли.

- Если оглянуться на пройденный путь, о чем вы вспоминаете, думая о начале своей карьеры?

- 1960-е годы были просто золотым веком для кинематографистов как в Европе, так и в Америке. Царило ощущение начала пути к новым берегам, расставания со старыми образами, возникала новая эстетика, появлялись другие подходы к написанию сценариев, другие способы рассказывать истории. Профессия режиссера означала для меня вступление в своего рода братство, закрытое сообщество, в котором каждый знал каждого, все были на виду, в Европе насчитывалось всего несколько десятков кинорежиссеров. Войти в этот круг избранных – очень большая ответственность. Какое место мы займем в киноискусстве? Мы, выросшие на немых фильмах, фильмах 30-х и 40-х годов? Может быть, именно этим объясняются завышенные требования к себе, когда работаешь над тем, чтобы фильм вышел на экраны осенью, а на самом деле – вышел в вечность.

- Почему политическое кино было так важно в 60-х и 70-х годах?

- Это было не только движение в кинематографе, но и повсюду в обществе: в музыке вместе с Rolling Stones и Бобом Диланом, в изобразительном искусстве, в литературе. Повсюду в центре внимания была политика. Аполитичность была невозможна, так как в таком случае ты бы просто остался без публики. Билеты на фильмы вроде "Потерянной чести Катарины Блюм" публика буквально вырывала из рук, спрашивая о следующей такой картине. Все чувствовали свою причастность к политическим процессам, изменениям в обществе. Процессы эти длились не одно поколение.

- 75-летний юбилей для вас - повод оглянуться?

- Я пытаюсь смотреть вперед, работаю над двумя сценариями для следующих проектов. Лет пять назад я позволил себе отвести целый год на то, чтобы посмотреть и осмыслить прожитое, написал автобиографию, посвященную по большей части моим работам. Жизненный путь взлетов и падений: пара хороших фильмов, затем вещи, о которых лучше хочешь забыть. Также и в жизни: фазы, когда был на коне и счастлив. Затем другие фазы. Удивительно, но мне всегда удавалось выбраться, а после неудачного фильма всегда получалась хорошая картина.