Земельные выборы в Саксонии и Бранденбурге
В успехе правых радикалов и левых популистов на вчерашних земельных выборах в Саксонии и Бранденбурге отчасти повинен федеральный президент. Он позволил себе нарушить политкорректность.
Президент в Германии, в отличие от своих коллег во Франции, России или США, не имеет реальных властных полномочий. Он, скорее, некая моральная, этическая надпартийная инстанция, и его инструмент воздействия на общество – слово. Увы, публичные выступления федеральных президентов, как правило, не выходят за рамки банального морализаторства: любите ближнего, будьте честными, терпимыми и трудолюбивыми, надо бы науку развивать, верить в собственные силы, показывать пример другим. Исключения, типа знаменитой речи Вайцзеккера по случаю сорокалетия окончания войны, только подтверждают правило. И вот теперь нарушил политкорректность новый президент – Хорст Кёлер. В интервью политическому еженедельнику «Фокус» он призвал жителей Германии смириться с различными условиями жизни в стране – на севере и юге, на западе и востоке. Крупные различия есть и будут, и если пытаться их воровнять, отметил президент, денег и долгов потребуется уйма, что увековечит практику государственных субсидий и тяжким бременем ляжет на плечи молодого поколения немцев. Кёлер аппелировал прежде всего к жителям бывшей ГДР. Он посоветовал им быть более гибкими – хотите больше зарабатывать, езжайте туда, где есть хорошая работа. Но можете остаться и в привычном окружении, сделав выбор между профессиональной карьерой и прежним местом жительства в пользу малой родины.
Никаких Америк Хорс Кёлер не открыл, истины, вроде бы, прописные. Но реакция на его интервью журналистам «Фокуса» была бурной. Премьер-министр земли Шлезвиг – Гольштейн Хайде Симонис:
Я воспринимаю это замечание господина Федерального президента как исключительно неловкое, это оплеуха для всех жителей. Ведь у нас же есть Конституция, которая обязывает создавать равные условия жизни, сколько бы времени на это ни требовалось. От такой цели нельзя отказываться.
Глава правительства Саксонии Георг Мильбрадт:
Различия, которые имеются между Востоком и Западом в том, что касатся, например, уровня безработицы или экономического потенциала, таковы, что с ними нельзя мириться. Поэтому нам и дальше нужен пакт солидарности.
Имеется в виду, солидарность, то есть финансовая помощь Запада Востоку. Коллега Мильбрадта из Бранденбурга Маттиас Платцек:
Я не могу себе представить, что президент Кёлер готов смириться с тем, что в одних регионах Германии безработица составляет пять, а в других двадцать пять процентов. Это невыносимое положение для страны, оно ведет к расколу.
Ну, и для полноты картины еще одна цитата. Премьер-министр Тюрингии Дитер Альтхаус:
Ножницы между новыми и старыми землями должны быть закрыты. Имеющиеся в настоящее время различия представляют собой тяжкое бремя для людей.
Замечу, что одна половина из озвученных земельных премьеров – социал-демократы, в вторая половина – представители консервативного блока ХДС/ХСС. Кёлер же – тоже христианский демократ, но партийная принадлежность в данном случае роли не сыграла. А что же тогда?
Не очень опытный в деликатных вопросах политкорректности новый президент ФРГ высказал то, что все в Германии знают, но не говорят. Это не принято, как сморкаться за столом. Ответная реакция, как вчера в Саксонии и Бранденбурге, неминуема. Но по меньшей мере неуместны ссылки на Конституцию. Она обязывает центральные и земельные власти заботиться всего лишь о том, чтобы условия жизни по всей стране были сопоставимыми, а шансы равными. Они такие де-факто и есть. Пособия неимущим везде практически одинаковы, средняя зарплата рабочего, скажем, в экономически дряхлом Бранденбурге – почти две тысячи евро в месяц, а в преуспевающей Баварии не намного больше – две четыреста. Разница есть, но не в разы же! Не соответствует действительности и утверждение, что вся бывшая ГДР – это проблемная зона, а весь Запад – в шоколаде. По темпам промышленного роста все последние годы среди субъектов немецкой федерации уверенно лидирует динамичная восточно-германская Саксония. А то, что Бранденбург в дыре – так кто же виноват, что земельные власти не сумели по-умному распорядиться финансовыми дотациями из федерального бюджета и угробили деньги на заведомо нежизнеспособные проекты типа завода по строительству дирижаблей.
Различий полно и на западе страны, в прежней ФРГ. Сто лет назад, например, восток Нижней Саксонии был богатым регионом – добывали калий. Теперь здесь безработица в двадцать процентов. Полвека назад Бавария была отсталой, а Северный Рейн – Вестфалия переживала хозяйственный бум. Теперь две эти западногерманские федеральные земли поменялись ролями. Подъемы и спады в тех или иных регионах были и будут всегда. Проблема не в этом. Проблема в том, что объединение Германии четырнадцать лет назад сопровождалось раздачей невыполнимых обещаний и нереалистичными радужными прогнозами. Тезис о скорых цветущих ландшафтах в бывшей ГДР и быстром поднятии уровня жизни до западногерманского относиться к основополагающему мифу германского единства. Упорное цепляние за такой миф обернулось на востоке Германии сотнями километров новеньких автострад и телефонных кабелей, мраморными перронами на вокзалах и чуть ли не золотыми унитазами в общественных уборных, но и массой безработных, общим упадком настроений, разочарованием, комплексом неполноценности. Президент Хорст Кёлер стал по сути дела первым, кто решился сказать неприятную правду, что абсолютно одинаковых условий жизни по всей Германии не будет никогда. Друзей среди политиков ему это не прибавило, но, нарушив табу, он открыл путь для дискуссии по существу о проблемах достижения внутреннего единства страны. Причем, единство – это отнюдь не единообразие.
Найти в Германии новую жену намного легче, чем новую работу.
Начиная с девяносто первого года объединение немецких страховых компаний «Эр-Фау» проводит регулярные опросы репрезентативного контингента жителей страны на предмет их самых главных страхов. Затея поначалу была чисто коммерческая, чтобы знать, какие именно страховки могут пользоваться повышенным спросом и впаривать их населению. Но со временем регулярное исследование обрело и собственную ценность – оно даёт весьма яркие штрихи к портрету сегодняшнего немецкого общества. На прошлой неделе в Берлине были представлены результаты последнего опроса. Так чего же больше всего бояться немцы?
Всё становиться дороже, и спрашивается, как это все оплачивать?
Я сейчас не работаю, сижу с детьми. И вот получаю письмо с рассчетом будущей пенсии. Так в старости у меня денег практически не будет!
Боюсь безработицы на сегодняшний день, болезни.
И я больше всего опасаюсь остаться на улице, без работы, ведь никогда не знаешь, не случиться ли это с тобой.
Исследование «Эр-Фау» подтверждает этот опрос. Больше всего немцы боятся ухудшения своего материального положения, которое неминуемо в случае потери работы и с ростом цен. Причем, именно рост цен вызывает наибольшие страхи. Пресс-секретарь объединеия страховых компаний Рита Якли:
На протяжении последних лет этот страх лидирует, причем он усилился с переходом на евро. А в этом году к нему прибавился и рост цен в сфере здравоохранения, плата за визит к врачу, за лекарства без рецепта, а также цены на бензин, солярку для отопления.
Рост цен примерно в равной степени беспокоит всех жителей Германии. А вот угроза отстаться без работы куда больше волнует жителей бывшей ГДР, если быть точным – каждого второго. На западе – только каждого третьего. И это не единственое различие. Общий уровень всевозможных страхов и опасений в старых федеральных землях за год уменьшился, а в новых, наоборот, вырос. Самые неисправимые оптимисты живут в земле Гессен, самые черные пессимисты – в восточногерманском Бранденбурге. Они соответствующим образом вчера и проголосовали. Логично предположить, что всё зависит от экономического благополучия того или иного региона. Но не тут-то было. Берлин, например, окруженный со всех сторон бранденбургскими пессимистами, экономикой тоже не блещет, безработица тут запредельная, нищих полно, но вот в списке самых оптимистичных земель город занимает сразу второе после Гессена место.
Есть на востоке Германии и свои специфические страхи. Например, такие:
Когда я думаю о моих троих детях, о крупных школьных центрах с массой народа, где царит насилие, где есть наркотики, то боюсь, как бы не столкнулись с этим и мои дети.
Это, кстати, типично женские страхи. Как, между прочим, и перед войной. В целом же жители Германии стали намного меньше опасаться, что страна окажется вовлеченной в международный вооруженный конфликт. А вот терроризм по-прежнему остается для многих весьма реальной угрозой.
Страхи в Германии вообще растут скачкообразно. Первая волна поднялась в девяносто третьем году, когда появились первые сомнения в быстром решении экономических проблем, связанных с объединением Германии. Сейчас, кстати, и это уже данные совсем другого исследования, свыше пятой части всех немцев хотели бы вернуть берлинскую стену. Особенно много таких на западе. На востоке же больше половины признают, что после объединения им стало жить лучше. Но при этом недовольных существующей в стране политической системой и там и тут больше половины. Второй скачок страхов был зарегистрирован в девяносто седьмом – когда в Германии заговорили о невозможности и впредь содержать прежнюю жирную систему социальных гаранти. Ну, а третий – в две тысячи втором, после терактов в США и перехода на евро в Европе. И последнее. Абсолютное единодушие и на западе, и на востоке Германии, и среди женщин, и среди мужчин царит в том, что меньше всего они опасаются распада семьи. Психолог Кристиан Людке объясняет это так:
Экономические и политические угрозы вызывают намного больше страхов, чем риск, что уйдет муж или жена. Это понятно. В наше время куда легче найти нового партнера, чем новое место работы.