15.05.2001 Самые шумные события европейского мая: Каннский кинофестиваль и конкурс на призы Евровидения

И снова – вот уже в 54-й раз – знаменитый Каннский променад Круазет, осенённый двумя рядами пальм двухкилометровый бульвар, тянущийся вдоль лазоревой бухты – запрудили лимузины с белыми фестивальными флажками. Плотной стеной окружили его и фотографы, а также те, кто просто приехал в Канн, чтобы увидеть, как по «красной лестнице» перед центральным фестивальным кинозалом Люмьер будут подниматься звёзды и знаменитости – от Николь Кидман до Фрэнсиса Форда Копполы.

32 тысячи людей кино – актёров, режиссёров, продюсеров и кинокритиков – съехались в маленький городок на Лазурном побережье, ещё 200 тысяч любителей кино и острых ощущений обеспечивают полугодовой оборот многочисленным каннским отелям, цены в которых в фестивальные дни вырастают примерно в пять раз. Четыре тысячи журналистов освещают каннскую «ярмарку тщеславия».

Кстати, слово ярмарка наиболее точно отражает структуру каннского действа, а точнее полное отсутствие этой структуры. Помимо официальной части программы – конкурса, внеконкурсных показов, программы «Особый взгляд», ретроспективы и программы короткометражных фильмов – одновременно проходят показы недели критики и гигантского кинорынка. В сущности параллельно идут несколько кинофестивалей: по самым скромным подсчётам, каждый день в Канне показываются порядка 150 фильмов. Так что вполне понятно, что у новичка фестиваля, каким была ведущая этой передачи, голова сперва идёт кругом.

Впрочем, в центре внимания прессы находится, как правило, лишь сравнительно небольшая часть этого самого крупного киносъезда мира – основная конкурсная программа, в которую в этом году включены 23 фильма.

Открылся Канн 2001 года киномюзиклом «Мулен Руж» австралийца База Лурмана – фильм, в котором Николь Кидман (фото) играет танцовщицу варьете, погружает зрителя в атмосферу «bell epoque». Саунд-трек картины сочетает классические канканы с цитатами из хитов «Queen» и «U2», а всё вместе должно иметь некое отношение к жизни художника Анри де Тулуз-Лотрека (его в фильме играет Ивэн Макгрегор). Столь решительное сочетание казалось бы несочетаемого подтолкнуло ехидную критику к сравнению картины с рождественским гусём, которого автор – режиссёр Баз Лурман – начинил всем, что попалось ему под руку. Впрочем, большая часть зрителей восторженно приняла картину – «фильм, искристый и освежающий, как бокал дорогого шампанского», как написала парижская «Круа».

Нынешний фестиваль уже окрестили «фестивалем больших режиссёров»: в конкурсной программе присутствуют и Дэвид Линч с «Малхолланд Драйв», и Джоэл Коэн «The man, woh wasnґt there» («Человек, которого там не было»), и Жан-Люк Годар с «Eloge de lбmour» («Похвала любви»), и Александр Сокуров с «Тельцом». Все они, а также присутствующие в программе Катрин Корсини, Жак Ривэ и Синдзи Аояма (чей фильм «Эврика», драма из жизни современной Японии, имеет рекордную для фестиваля продолжительность - 3 часа 39 минут), входят в первую каннскую лигу.

Немецкие фильмы в программе Каннского кинофестиваля практически отсутствуют, причём вот уже восьмой год. Единственный, имеющий отношение к Германии фильм в фестивальной программе, – это «Klavierspielerin» («Пианистка»), - картина, снятая немецким режиссёром Михаэлем Ханнеке, но снятая в Австрии и с французскими актёрами.

Фильм является экранизацией скандального романа австрийской писательницы и драматурга Эльфриды Елинек и рассказывает о разрушительной любви между преподавательницей фортепьяно в Венской консерватории и её учеником. Сорокалетняя Эрика живёт в постоянном страхе перед своей деспотичной матерью, её деформированная сексуальность, болезненный страх утратить контроль над своими эмоциями и над своим телом толкают её на путь садомазохизма и саморазрушения. По словам самой Эльфриды Елинек, это «роман о женщине, которая не в состоянии принимать участие в жизни и мстит за это миру». Однако фильм Ханнеке был весьма далёк от скандальности полупорнографического романа Елинек – сдержанно и даже несколько отстранённо, почти как посторонний наблюдатель, Ханнеке рассказывает историю об уродствах человеческой души.

Но всё же, где же немецкое кино? Неужели Германия, которая тратит на киноиндустрию на 50 процентов больше, чем сама Франция (110 миллионов евро, тогда как во Франции это лишь порядка 70 миллионов), не сумела произвести ни одного фильма, достойного внимания каннского жюри? Вопрос, ответа на который не знает и немецкий кинокритк Йозеф Шнелле, завсегдатай Каннского фестиваля и знаток его внутренней кухни:

- На этот вопрос мне каждый год приходится отвечать, и каждый год я всё меньше знаю, что сказать. Из того, что мне до сих пор пришлось посмотреть, большая часть была, так сказать, кино «средне-фестивального» уровня, которому, безусловно, соответствует и ряд новых немецких фильмов. Когда начинаешь разговаривать на эту тему с руководителями фестиваля, снова и снова слышишь имена Фассбиндер и Вэндерс. У французов есть совершенно отчётливое представление о том, как должен выглядеть немецкий фильм, и картины, не соответствующие их представлениям, просто не принимаются во внимание.

Затрагивая тему отсутствия немецкого кино в каннских программах, мы наступаем на многолетнюю больную мозоль немецко-французских киноотношений. Германия считает себя несправедливо обиженной, год от года конфликт приобретает всё более острый характер. На этот раз убеждать директора Каннского фестиваля Жиля Жакоба и его директора программ Тьери Фремо в достоинствах немецкого кинематографа прибыли глава германского министерства культуры Юлиан Ниде-Рюмелин и новый директор Берлинского фестиваля Дитер Косслик. Сразу же по прибытии Ниде-Рюмелин сделал несколько довольно резких высказываний:

- Я полагаю, что мы имеем дело с некой ностальгией старшего поколения, которое пытается найти в новом кино какие-то знакомые им схемы и клише. Это типичный конфликт поколений, какой имел место, скажем, в театре. Поколение 60-летних – очень в своё время творчески мощное и прогрессивное – мешает молодым формировать собственный эстетический профиль.

Итак, конфликт поколений вместо столкновений национальных самолюбий? И, может быть, прогрессивный Берлин против консервативного Канна? Как выглядит эта ситуация со стороны? Об этом и о других каннских аспектах я поговорила с Юрием Гладильщиковым, в недалёком прошлом кинообозревателе журнала «Итоги».

- Юрий, у каждого фестиваля есть какая-то особенность, которая отличает его от предыдущих и будущих. В чём особенность, в чём конфликт Каннского фестиваля 2001 года, 54-го по счёту?

- Я бы сказал, что конфликт этот заключается уже в том, что Канн этого года – это наиболее непредсказуемый фестиваль. Например, все прошлые годы мне было заранее примерно понятно, чего и как ожидать. Хотя на самом деле Канн очень часто любит нарушать всяческие правила, но тем менее всегда можно было примерно предположить, кто будет фаворитом. У Каннского фестиваля, наверное, у единственного фестиваля, который существует на свете, такая очень чёткая линия на протяжении последних лет пятнадцати. Примерно с того времени, как в 1985 году тут впервые победил со своим фильмом никому тогда ещё неизвестный Эмир Кустурица. И вот с тех пор Канн стал необычайно радикальным фестивалем, страшно радикальным. О чём публика на самом деле не подозревает, но я думаю, что Вы – за то время, что Вы здесь находитесь – Вы это уже почувствовали. С одной стороны, да, это такая «ярмарка тщеславия» и 100-долларовое шампанское, которое льётся рекой на вечеринках. И все рвутся на эти дурацкие вечеринки. И даже фотографов, которые снимают «красную лестницу», заставляют надевать смокинги и бабочки. А с другой стороны, по своим вкусам Канн все эти годы поддерживал кино в культурном смысле абсолютно «левое», неголливудское, антиголливудское. Канн стал таким оплотом антиголливудского бизнеса. И в прошлом году случилось, наконец, то, что должно было случиться давно. Канн наконец-то наградил своего любимца. А любимцем Канна все эти годы, конечно, оставался никто иной, как Ларс фон Трир. Ларс фон Трир – это мой любимый режиссёр. Я его страшно обожаю, но он, конечно, наиболее «попсовая» фигура из всех людей, которые занимаются неголливудским кино. Соответственно, получилось так, что наградив Ларса фон Трира, Канн как будто бы завершил некую линию. Теперь получается, что любое награждение этого года, каким бы оно ни было, получится так, что это награждение вторичное. Вроде бы шаг назад. А Канн таких штучек страшно не любит. Поэтому заранее не могу сказать, как сложится интрига в этом году. Сейчас как никогда много говорится о том, что Канн, возможно, свернёт свой радикализм и повернётся в сторону Голливуда. Например, я читал статью в журнале Newsweek, где доказывается, что Канн в этом году уже повернулся. В Каннском конкурсе этого года участвуют фильмы Без Лурмена «Мулен Руж», участвует фильм Дэвида Линча, участвует очередной фильм братьев Коэнов, участвует мультфильм «Шрек». Это первый мультфильм в Каннском официальном конкурсе начиная с 1953 года, когда был показан, если я не ошибаюсь, диснеевский «Питер Пен». На самом деле всё это, конечно, полная ерунда. По той простой причине, что Линч и Коэн (и даже Баз Лурман со своим «Мулен Руж») – это абсолютно неголливудские режиссёры и, на самом деле, каннские любимцы. Но опасность, что Канн повернётся лицом к Голливуд, существует. По одной простой причине: Канн зависит от интересов французских продюсеров. Раньше французские продюсеры старались вкладывать деньги везде, где нет Голливуда. И на самом деле, практически все фильмы, которые участвуют в каннском конкурсе, если докопаться, то окажется, что это вовсе не австрийские фильмы, не иранские, не русские, а фильмы французские. По деньгам чуть ли не на 100 процентов. А сейчас французы пошли на завоевание Голливуда. В частности, теперь французам практически принадлежит Universal, одна из семи главных голливудских студий. Соответственно, есть реальная опасность, что новым французским продюсерам или их части будет важно то, чтобы в Канне наградили «Мулен Руж». Образец такого большого, артистического, но тем не менее коммерческого кино. С одной стороны, «Мулен Руж» – это такая абсолютно постмодернистская штучка и смесь, к которой формально мы привыкли. Это сейчас модно смешивать разные века, смешивать XIX и XX век. С другой стороны, в этом фильме любопытно уже хотя бы то, что в какой-то момент из этого, в общем-то, стёба – не очень любимое в России нынче слово – из этой иронии (поскольку понятно, что такое сочетание не может не быть ироничным) вдруг развивается настоящая драматическая история любви. При том, что фильм в целом мне не очень нравится и не очень слажен, там есть совершенно потрясающие куски. Там есть, например, абсолютно потрясающий кусок (в момент абсолютной трагической кульминации), очень хорошо музыкально поставленной, когда они там все в разных ситуациях начинают петь Show most go on «Queen». Это очень здорово.

- Вы уже упомянули о происходящем срастании голливудского мира с французским кинематографом. Не с этим ли срастанием связано отсутствие немецких фильмов на Каннском фестивале, становящееся хроническим. Если я не ошибаюсь, уже восьмой год здесь нет ни одного немецкого фильма в конкурсной программе.

- Честно сказать, я совершенно не понимаю, с чем это связано. Эта штука одна из самых странных из тех, что происходят на Каннском фестивале. Я всё-таки думаю, что это главным образом объясняется тем, что французские продюсеры, как я уже сказал, здесь отстаивают свои интересы. В данном случае их волнуют только те фильмы, в которых есть французские деньги. А поскольку немецкая кинематография в данном случае всё-таки, слава Богу, может неким образом оплачивать производство собственных картин, то, наверное, французы в них не оень заинтересованы.

- Как Вы думаете, если Берлинский кинофестиваль будет всё более активно поворачиваться лицом к национальному немецкому кинематографу, что он собирается делать, а Каннский фестиваль будет дальше проводить политику игнорирования немецкого кино, возможно ли развитие сценария, при котором Канн и Берлин станут такими антагонизирующими центрами кино в Европе?

- Я думаю, что это вполне возможно, потому что, судя по всему Дитер Косслик, конечно же, собирается гораздо более активно конкурировать с Канном. Но собственно говоря, Берлин и раньше всегда считался фестивалем номер два. Канн номер один, Берлин номер два. Я сильно подозреваю, что конкуренция будет развиваться. И не только по линии французско-немецкое кино, но, вероятно, Косслик постарается перебить и вот эту радикальную линию Канна. Тем более, если Канн вдруг действительно сейчас начнёт поворачиваться больше к Голливуду, то Косслику сам Бог велел идти на восток и куда угодно, куда Берлинский фестиваль и так всегда ходил.

Что же, Каннский фестиваль закончится лишь в воскресенье, пока жизнь продолжает бурлить на каннском променаде, перед входами в просмотровые залы и, конечно, на бесконечных вечеринках, которые имеют порою большее значение, чем сами показы. Не случайно один из центральных органов киноиндустрии журнал «The Hollywood report» посвящает каннским парти специальный ежедневный выпуск.

Песенный конкурс на призы Евровидения.

Кстати, раз уж речь зашла о вечеринках, то не пора бы нам плавно перейти к другой, самой грандиозной вечеринке Европы?..
38 тысяч человек собрались в прошедшую субботу на городском стадионе Копенгагена, где проходил финал песенного конкурса на призы Евровидения. 120 миллионов телезрителей наблюдали за ходом вокального состязания в 30 странах и активно принимали участие в голосовании. Конкурс завершился сенсационной победой таллинского дуэта: 198 очков набрали эстонец Танел Бадар и его родившийся на Карибском острове Аруба партнёр Дэйв Бентон. Публика дружно отплясывала под их навеянный соул-хип-хоп-сонг «Everybody».

Мой коллега Андрей Бреннер только что приехал из Копенгагена.

- Андрей, говорят, что на этот раз конкурс больше походил не на песенное состязание, а на такую гигантскую дискотеку на свежем воздухе.

- Ну, не на свежем воздухе. Стадион был закрыт. Для этого было сделано специальное покрытие, как бы крыша над стадионом. Но, в общем-то, Вы правы: организаторы действительно хотели придать ему своего рода новый имидж. Среди 38 тысяч мест 8 тысяч были стоячими. Правда, остальная публика во время выступлений исполнителей не сидела на местах, люди вскакивали, кто-то танцевал, кто-то держал плакаты, кто-то поддерживал своих любимцев.

- Победители конкурса – эстонский дуэт Танел Падар и Дэйв Бентон. Был ли ожидаемым такой исход состязания?

- Это стало совершенной неожиданностью, никто не ставил на эстонский дуэт. И это как раз здорово и интересно, когда вот такие неожиданности есть. Может быть, это ещё и подтверждает тенденцию последних лет, когда скандинавские или балтийские государства занимали высокие места или становились победителями последних конкурсов. В позапрошлом году это были шведы, в прошлом году – датчане. Латыши неплохо выступили в прошлом году. И вот в этом году победителями стали эстонцы.

- Ну, добавлю, что эстонцы победили всё-таки с карибско-афроамериканскими ритмами.

- Ну, какие есть.

- Россию на конкурсе представляла группа «Мумий тролль». Как реагировала публика на их номер «Lady Alpine Blue»?

- Ну, в общем-то люди по-разному реагировали. Эта песня не была, скажем так, мейнстримовской. Она не отвечала тем основным тенденциям, которые были представлены на конкурсе. Но саму группу хорошо принимали и журналисты, и другие исполнители. Они в общем-то покорили своими шутками, своей непосредственностью аудиторию, публику, журналистов в Копенгагене. Подружились они и с немецкой исполнительницей Мишель, которую буквально заставили выпить водки на приёме в российском посольстве.

- И какие последствия это имело?

- Она долго и сильно морщилась после этого, однако сохранила тёплые воспоминания о своих новых русских друзьях.