Тайны советской космонавтики
Я познакомлю вас сегодня с книгой Николая Каманина «Скрытый космос». Вернее, с одним из его «космических дневников» (так озаглавил их сам Каманин, знаменитый в молодости лётчик, который с 1960 по 1971 годы был помощником Главнокомандующего ВВС по космосу, главным наставником космонавтом, руководившем в этом качестве подготовкой всех пилотируемых полётов).
В четвёртом дневнике Каманина, который вышел в московском издательстве «Новости космонавтики» тиражом, к сожалению, всего в тысячу экземпляров, автор рассказывает – очень откровенно рассказывает – о проигранном соперничестве с американцами за право быть первыми на Луне, о причинах трагической гибели экипажа корабля «Союз–11» и о закулисной борьбе интересов и идей в области освоения космоса.
«После блестящей экспедиции на Луну американских астронавтов и целой серии наших провалов с лунными автоматами и ракетой Н–1 у нас не сделано никаких выводов.
...Мы отстали от США на 4–5 лет. Больно признавать этот горестный факт, но еще больнее сознавать, что у нас пытаются замаскировать наше поражение и мало что делают для того, чтобы предотвратить наше дальнейшее отставание».
Эту цитату из дневников издатели вынесли на первую страницу. Николай Каманин очень тяжело переживал неудачи, связанные с советской лунной программой. Собственно, программ, в сущности, было две. Один проект предполагал использование тяжёлой ракеты–носителя «Н–1», по другому плану предстояло запустить ракету УР–500К с лунной тележкой и готовить лунные экспедиции, используя стыковку на орбите». Но первые испытания обеих ракет закончились неудачно.В феврале 1969 года Каманин считал, что ракета Н–1 (самая мощная из всех, что создавались в СССР) никогда не будет надёжным носителем. Но престижа ради в неё продолжали вкладывать миллиарды – до поздней осени 1972 года, когда состоялся последний испытательный пуск (как и все предыдущие, он тоже закончился взрывом). Постоянные неудачи преследовали и испытателей ракеты УР–500К, каждый пуск которой стоил сто миллионов рублей. «Мы тратим впустую уйму денег, – сетовал Каманин по этому поводу, – если бы хоть половина израсходованных средств была выделена в своё время на обеспечение пилотируемых полётов, мы не были бы сейчас в таком тяжёлом положении». Однако, – добавим мы, – руководство Советского Союза (ЦК и ВПК, как говорили на Байконуре) вполне сознательно тратило деньги именно на ракету УР–500К: у неё было чёткое военное назначение. Позже в несколько модифицированном виде она станет межконтинентальной баллистической ракетой «Протон». На лунных полётах, пусть и очень престижных, ещё можно было экономить, на ядерном оружии – никогда!
Надо сказать, что многочисленные комиссии, в которое входили академики Глушко и Челомей, главный конструктор Конопатов, а также высокопоставленные чины ВВС и военно–промышленного комплекса, детально разбирали причины неудач. И пришли к выводу, что главная причина – не конструкторские недоработки, а плохое качество изготовления различных узлов. Николай Каманин развенчивает распространённый миф о том, что уж военные–то заводы в СССР работали замечательно, уж они–то халтуру не гнали, уж там–то была культура производства, и жаль, что эти флагманы социалистической экономики закрылись во времена перестройки. Как бы не так! «Все отказы – результат плохой работы заводов, – пишет Каманин. – На предприятиях много нарушений технологического процесса, слабая производственная дисциплина и низкая квалификация рабочих... Очень трудно повысить культуру производства, качество изготовления и надёжность»... Многолетний помощник Главнокомандующего ВВС по космосу приводит и конкретные данные: в процессе испытания трёх кораблей «Союз» в августе 69–го года на каждом из них было обнаружено от 40 до 60 дефектов и заменено до 25 приборов и агрегатов. «Основная масса дефектов и отказов, – снова подчёркивает Каманин, – является следствием низкого качества работ на предприятиях–изготовителях, ошибок при сборке и повреждений при транспортировке». Добавим к этому, что все узлы – в том числе и дефектные – проходили так называемую «военную приёмку». Позже подобные детальные приёмки вообще отменили. Короче говоря, можно не удивляться тому, что на недавних российских стратегических военных учениях в Баренцевом море, которые проходили при личном участии Путина, две ракеты полетели совсем не туда, куда их посылали.
Но, разумеется, Николай Каманин винил в неудачах советской космической программы не только заводской брак и прочие присущие плановой экономике недостатки. «Я много думал о причинах утраты нашего лидерства в космосе, – пишет он в своём дневнике. – Причин отставания много». Генерал Каманин перечисляет самые главные. И на первое место ставит отсутствие «квалифицированного государственного руководства космическими исследованиями».
На конструкторов и организаторов космических полётов постоянно «давили», их торопили, стремясь догнать и перегнать Америку. Очередной полёт намечается на август 70–го года? Но «сверху» приходит приказ (Каманин употребляет именно это слово – «приказ»): запустить космонавтов к столетию со дня рождения Ленина, то есть уже в апреле. Да ещё чтоб продолжительность полёта была недели три, не меньше. Пуск первой орбитальной станции хотели приурочить к открытию 24–го съезда КПСС. Началась жуткая гонка, но, в конце концов, запускать наскоро слепленную и толком не прошедшую все необходимые испытания станцию «Салют» всё же не решились: она была выведена на орбиту лишь через месяц после съезда. Но и это – слишком рано. Космическая станция оставалась ещё «сырой». Не открылась крышка отсека научной аппаратуры (что грозило срывом большей части научных экспериментов), отказали шесть из восьми бортовых вентиляторов (это могло вызывать серьёзные осложнения в работе системы жизнеобеспечения) и так далее.
Причём, то, что старт орбитальной станции «Салют» вообще отложили, – это скорее исключение. Люди, готовившие ракеты к старту (от конструкторов до военных техников на космодроме), больше всего на свете боялись именно задержек. И готовы были рисковать чем угодно, лишь бы не допустить этого. В одном случае перед самым стартом обнаружили трещину на одной из спиц штурвала, с помощью которого закрывался люк. Поломка могла привести к разгерметизации. И всё же решено было начать полёт в срок. В другом случае за 25 минут до старта на корабле решили заменить один из электроприборов. Инженер–капитан Алёшин вынужден был раздеться до белья и в двадцатиградусный мороз, на пронизывающем ветру, голыми руками снял неисправный и смонтировал новый прибор. Но даже этот абсолютно бессмысленный героизм не помог: Алёшин успел привернуть только три болта из четырёх. Тем не менее, главный конструктор Мишин дал согласие на старт. К счастью, на этот раз, если не считать обмороженных рук инженер–капитана, всё обошлось.
Но не всегда дело кончалось лишь обмороженными руками. Гонка, обусловленная чисто идеологическими причинами (доказать пресловутые преимущества социализма) приводила и к серьёзным трагедиям. Каманин вспоминает в своих дневниках, как форсировали подготовку программу полёта «Союзов» и подчёркивает: «Спешка с «Союзами» привела ... к трагической гибели лётчика–космонавта Владимира Комарова».
Образцом «чуткого руководства» партии и правительства может быть реакция Устинова на предложение о планах очередного полёта – семидневного, с двумя космонавтами на борту. Дмитрий Фёдорович Устинов – аппаратчик ещё сталинской закалки, будущий маршал и министр обороны СССР, а тогда – секретарь ЦК КПСС и первый зам. Предсовмина, курировавший военную промышленность, выслушал это без всякого удовольствия и сказал: «Жидковато, надо бы погуще...» Рассказывая об этом, Каманин возмущается: «Но Устинов хорошо знает, что «погуще» ничего нет – ни готовых кораблей, ни четкого плана полётов, ни конкретной программы очередного запуска. Мы дошли до полного абсурда!..»
Абсурдным и в высшей степени опасным считал Николай Каманин и стремление к рекордам, к типично советскому жонглированию цифрами, в принципе, совершенно бессмысленному и выглядевшему особенно жалко в те годы, когда американцы стали летать на Луну. Неудачи советской программы полётов на Луну Политбюро решило компенсировать, так сказать, числом, а не уменьем. И вот уже вместе запланированного заранее двадцатисуточного полёта планируется провести тридцатисуточный, – чтобы установить абсолютный рекорд продолжительности. Как ни доказывал Каманин, что «в данном полёте нет такой цели, ради которой стоило бы рисковать жизнью и здоровьем космонавтов, что все цели полёта достигаются в течение трёх недель, а каждый дополнительный день увеличивает его рискованность», – ничего не помогло.
Но если космонавтов можно было просто поставить перед фактом, то резервы техники ограниченны. Ещё когда орбитальная станция «Салют» готовилась к запуску, Каманин и многие другие его коллеги убеждали главного конструктора Мишина включить в обязательный перечень оборудования и оснащения станции и транспортного корабля хотя бы один скафандр и всё необходимое для выхода в космос. Мишин категорически отказался. Ему важнее было иметь на борту «Салюта» более значительные запасы кислорода, воды и продовольствия – для будущих рекордов. Мишин мотивировал свой отказ тем, что, мол, космонавты уже в течение семи лет летают без скафандров. Между тем, все эти годы космонавты, а также представители командования ВВС писали и в ЦК, и даже самим генеральным секретарям – Хрущёву, а потом Брежневу – о том, что такие полёты опасны. Но главные конструкторы (сначала Королёв, а потом и Мишин) неизменно отвечали, что разгерметизация практически исключена, называли авторов писем перестраховщиками... Между тем, первый тревожный звонок прозвучал уже во время самого первого полёта к станции «Салют». «Союз–10» состыковался с «Салютом», но корабль и станция «не дотянулись» друг до друга на 90 миллиметров. Открывать люки для перехода на станцию без скафандров было нельзя. Тогда Центр управления полётами дал команду на расстыковку. Но и расстыковаться не удалось. Сложилась очень опасная ситуация: кислорода на корабле оставалось всего на сорок часов. Всё необходимое для жизнеобеспечения было на станции, но 90 миллиметров оказались непреодолимым препятствием из–за отсутствия скафандров. К счастью, расстыковка, в конце концов, удалась, и космонавты благополучно вернулись на Землю.
Но следующий полёт к станции «Салют» корабля «Союз–11» закончился катастрофой.
Правда, экипажу «Союза–11» в составе Добровольского, Волкова и Пацаева удалось перейти на станцию и проработать там три недели, но, когда космонавты возвращались на Землю, произошла разгерметизация корабля из–за самопроизвольного открытия вентиляционного клапана. Все трое погибли.
«Можно ли было предупредить гибель космонавтов?» – спрашивает себя Николай Каманин и отвечает: «Да, можно было предупредить! Космонавты и специалисты ВВС много раз и устно, и письменно настаивали на необходимости иметь на борту скафандры и средства наддува воздуха, но нам всё время (на протяжении семи лет!) отвечали отказом». В другой дневниковой записи генерал Каманин пишет об аварии на американском корабле «Аполлон–13» и радуясь благополучной посадке астронавтов, отмечает: «Все наиболее ответственные системы корабля задублированы, а по кислороду, энергетике и другим ресурсам он имеет солидные резервы. Короче говоря, «Аполлон» оказался очень живучим кораблём». Каманин вспоминает о том, что первоначально «Союз–11» был рассчитан на двух космонавтов, но «числа ради» экипаж решили увеличить до трёх, то есть резервы места и веса были, таким образом, исчерпаны. То есть тяжёлые (80 килограммов) и занимающие много места скафандры просто невозможно было взять с собой, даже если бы такое решение всё же приняли.
Не хочется заканчивать передачу о книге Николая Каманина «Скрытый космос» на такой тяжёлой ноте, тем более в преддверии Дня космонавтики. Главный наставник космонавтов много рассказывает и о будничной жизни Байконура и Звёздного городка, о проблемах своих подопечных, о бытовых – и не только бытовых – трудностях, с которыми им приходилось сталкиваться. Мы узнаём, например, что Борис Волынов, который начал готовиться к полётам ещё вместе с Гагариным, много лет оставался дублёром только из–за того, что у него мать была еврейкой. Из ЦК КПСС приходили письма с требованием не пускать его в космос, и секретари ЦК говорили Каманину, что еврейские родственники Волынова всегда «будут висеть на нём тяжёлым грузом». Уже слетавшего в космос Волынова не пускали за границу. Впрочем, за границу не пустили однажды и Валентину Терешкову – не только не еврейку, но депутата Верховного Совета, председателя Комитета советских женщин, и прочая, и прочая. Когда в секретариате ЦК обсуждался вопрос о поездке в Соединённые Штаты космонавтов Николаева и Севастьянова, было решено отправить их в США без жён – на всякий случай. Пришлось Терешковой – жене Андрияна Николаева – остаться на сей раз дома. Чтобы несколько подсластить Терешковой эту «пилюлю», Центральный Комитет партии командировал её в Венгрию. Надо сказать, что о Терешковой в дневнике наставника космонавтов говорится много и порою – весьма нелестно. «Терешкова капризна, обидчива, а иногда и груба, – пишет Каманин, – В семье она захватила безраздельную власть, а нередко пытается навязывать свои мнения и Центру подготовки космонавтов. Я уже не раз предупреждал её, (...) и сейчас она несколько приутихла». Николаев и Терешкова сорились, и, как рассказывает Каманин, часто «случаи грубого поведения Андрияна по отношению к Вале (...) были связаны с выпивками».
Пил, кстати говоря, не только Андриян Николаев. Несколько раз милиция задерживала за управление автомашиной в нетрезвом виде Германа Титова, причём однажды он ударил задержавшего его милиционера по лицу. Но инцидент этот, как и многие другие «неблаговидные поступки» Титова, замяли. Дело ограничивалось взысканиями по военной и партийной линии. Но в космос его, разумеется, больше не пускали, – как и Георгия Шонина, допившегося, в конце концов, до «психического сдвига», как выражается Николай Каманин. После очередного запоя Шонина попал в госпиталь, и Каманину снова пришлось проводить с ним серьёзную воспитательную беседу.
Помощник Главнокомандующего ВВС по космосу был не просто наставником космонавтов – он был их воспитателем, нянькой, опекуном. Дело порою доходило до смешного. Однажды Каманину пришлось специально обращаться к председателю комитета по печати и генеральному директору АПН, чтобы достать 50 экземпляров книги воспоминаний маршала Жукова. Она была дефицитом даже для космонавтов. Ах, незабвенной памяти советские времена!..