Портрет: Новалис

Жизнь Новалиса была короткой. Он умер в возрасте 29 лет. Тем не менее, оказал огромное влияние на духовную жизнь своего времени. С этим выдающимся представителем немецкого романтизма мы и познакомим вас сегодня. Передачу подготовил Юрген Мюллер. Здравствуйте. У микрофона Анатолий Иванов.

Настоящее имя Новалиса – Георг Филипп Фридрих фон Гарденберг. Новалисом, то есть «возделывающим новь», он назвал себя впервые в 1798 году, опубликовав в журнале «Атенеум» сборник фрагментов «Цветочная пыльца».

Новалис родился в 1772 году в небольшом городке Видерштедт неподалёку от Мансфельда в родовитой, но довольно бедной семье. Фон Гарденберги были древним нижнесаксонским родом, существовавшим, согласно хронике, уже в конце 12 века. Развалины родового замка неподалёку от Гёттингена сохранились до наших дней. Впрочем, в истории фон Гарденберги ничем особенным о себе не заявили.

«2 мая 1772 года в Видерштедте одарил нас Господь радостью и послал нам сына, который при святом крещении наречён был именем Георг Филипп Фридрих фон Гарденберг».

Так писала в своём дневнике мать о рождении своего первенца. В романе Новалиса «Генрих фон Офтердинген» есть такая фраза:

«Должно быть, верно, что особое сочетание звёзд сопутствует рождению поэта».

Действительно, в день рождения Новалиса произошло солнечное затмение, а Сатурн и Марс, по утверждению астрологов, также вели себя необычно. Новалис был старшим из 11 детей в семье. Его отец, директор саксонских соляных предприятий, был человеком суровым и аскетичным в силу своей глубокой религиозности. После смерти своей первой жены он стал рьяным сторонником пиетизма, что и обусловливало его моральный ригоризм. Греховность человека, считал он, можно исправить только с помощью сурового аскетизма. В соответствии с этими представлениями он и управлял своим большим семейством.

Рассказывают, что однажды Людвиг Тик пришёл в гости к фон Гарденбергам и услышал, как хозяин дома самым немилосердным образом бранится в соседней комнате. «Что случилось?» - спросил он у вошедшего слуги. «Ничего»,- ответил тот сухо. – «Барин даёт уроки Закона Божия». Отец Новалиса имел обыкновение руководить молитвословиями, и духовные упражнения порой принимали весьма бурные формы. Такие домашние уроки Библии были важной частью пиетистского религиозного воспитания. Позднее Новалис говорил, что его отца отличали упорное сопротивление новым веяниям, аскетическая строгость и недоверие к нижестоящим.

Неудивительно поэтому, что всю свою детскую нежность Новалис изливал на мать, женщину очень умную и отзывчивую. В возрасте 19 лет Новалис в письме к матери писал:

«Когда голубая завеса будущего приподнимается, я вижу тебя как вдохновительницу всех дерзких замыслов, на которые отваживается моя, быть может, слишком смелая фантазия. Ибо кому обязаны своей энергией почти все мужчины, которые решились на что-либо великое ради человечества? – Только своим матерям. Тебе обязан я почти всем в развитии моих сил, и всё доброе, на что я отважусь и что совершу, будет вдохновлено тобой, и в этом скажется моя великая благодарность тебе».

Любовь к матери является едва ли не лейтмотивом всего творчества поэта. Вероятно, ещё и потому, что в детстве Новалис был болезненным ребёнком и нуждался в особой заботе.

В 1783 году мать Новалиса тяжело заболела, и отец на время отправляет сына к своему брату. В замке своего дяди Новалис столкнулся с совершенно иным миром. Хозяин замка вёл великосветскую холостяцкую жизнь и, в отличие от своего брата, вовсе не был человеком религиозным.

«Характер моего дяди отличается нерушимой, неколебимой справедливостью и строжайшей приверженностью принципам. Его разум несёт отпечаток культуры старого общества, но также и его ограниченности. С давних пор он был избалован счастьем. Бедности он не испытывал никогда... Он дал мне с юных лет возможность удовлетворить своё тщеславие и ожидал от моей живости блестящих успехов. Он льстил мне приятнейшими надеждами играть в обществе известную роль, и, разумеется, на этом поприще он оказал бы мне самую тёплую поддержку. Несмотря на то, что мой отец во многом был предан моему дяде и даже походил на него своими взглядами, он всё же отличался от него в этом отношении и своим примером и речами демонстрировал презрение к внешнему блеску. Он призывал нас выказывать усердие, довольствоваться малым и выражал радость, если мы следовали своему сердцу, не обращая внимания на мнение света. Он открыл нам счастье тихой домашней жизни и часто просил нас никогда не действовать и не делать выбор из соображений выгоды или амбиций. Мой дядя был привязан к привилегиям сословия и происхождения, отец же смеялся над тем и над другим».

Дядя желал, чтобы Новалис сделал карьеру на государственной службе, отец же ни о какой большой карьере сына и слышать ничего не хотел. Главное для него было то, чтобы Новалис сохранил верность пиетизму. Новалис же пошёл своим путём.

В 1785 году семья фон Гарденбергов переселяется в Вайсенфельс, поближе к работе отца. Это был небольшой городок с примерно 4 тысячами жителей. Зато он был расположен всего лишь в 30 километрах от Лейпцига. Сравнительно недалеко было также до Йены и Веймара, где в то время пребывали Гёте, Гердер и Виланд. Впрочем, Веймар, бывший тогда значительным культурным центром, насчитывал тоже всего лишь 6 тысяч жителей.

В Вайсенфельсе Новалис посещал латинскую школу, где он проявил незаурядные способности. Брат Новалиса Карл позднее писал:

«Он был очень усерден на уроках и латынь и греческий знал изрядно уже в 12 лет; сохранились и многочисленные стихотворения, относящиеся к этому времени... Историю он читал с большим усердием, и его учителям не было необходимости подстёгивать его прилежание, скорее, было бы много лучше для его здоровья, если бы они иногда сдерживали его усердие».

В 1790 году Новалис завершил своё школьное образование в гимназии в Эйслебене. Возглавлял её Христиан Давид Яни, пользовавшийся огромным авторитетом в учёных кругах в качестве специалиста по античной поэтике и издателя сочинений Горация. Видимо, именно ему обязан Новалис своим пожизненным пристрастием к Горацию. Кроме латинских и греческих авторов, Новалиса живо интересовала и современная ему немецкая литература. Он читал драмы Гёте и Шиллера, прозу Виланда, стихи Клопштока и Бюргера. Кстати, Бюргеру юный Новалис даже написал письмо, когда тот был у своей сестры неподалёку Вайсенфельса. И Бюргер ему ответил. Новалис был в восторге:

«Письмо ко мне написано той самой рукой, которая некогда начертала «Ленору» и ратоборствовала с Гомером».

После встречи с Бюргером Новалис посвятил ему несколько своих сонетов.

В том же 1790 году Новалис начинает изучать право в Йенском университете, где в это время Шиллер читал лекции по истории европейских государств и истории крестовых походов. Шиллера Новалис боготворил. Именно поэтому, наверное, отец Новалиса, которому казалось, что сын уделяет недостаточно внимания изучению права, обратился к Шиллеру с просьбой повлиять на своего студента. Беседа, видимо, не осталась безрезультатной. Как писал Новалис в письме Шиллеру:

«Одно ваше слово подействовало на меня больше, нежели многократные предостережения и поучения других. Оно зажгло во мне тысячи всевозможных искр и сделалось необходимее и полезнее для моего образования и образа мыслей, нежели основательнейшие логические наставления и доказательства».

В 1791 году Новалис переводится в Лейпцигский университет, где он изучает право, математику и философию. В Лейпциге, который тогда называли маленьким Парижем и Афинами на Плейсе, Новалис познакомился с Фридрихом Шлегелем. Позже именно им обоим предстояло углубить содержание самого понятия «романтизм». В письме к брату Шлегель так описывает Новалиса:

«Судьба послала мне одного молодого человека, из которого многое может получиться. Он понравился мне чрезвычайно, и я с ним сблизился; скоро и он мне широко раскрыл святилище своего сердца. Ещё очень молодой человек, стройный, приятной наружности, с очень тонким лицом и с чёрными глазами, с восхитительным выражением. Когда он пламенно говорит о чём-нибудь прекрасном, он говорит втрое больше и втрое быстрее, чем все остальные. Необычайно развитая способность всё схватывать, на всё откликаться. Знакомство с философией обучило его той невероятной лёгкости, с которой он находит формулировки для прекрасных философских идей. Он стремится не к истине, а к красоте... Он пылко изложил мне в один из первых же вечеров свою идею: на свете не должно быть никакого зла, и всё должно вернуться к «золотому» веку. Никогда ещё я не встречал такой юношеской просветлённости. Его чувствительность обладает известным целомудрием, которое коренится в свойствах его души и вовсе не является результатом его неопытности. Ведь он уже немало бывал в обществе, год жил в Йене, где он поддерживал знакомство с поэтами и философами, особенно с Шиллером. Однако он уже в Йене вполне сделался студентом и, как я слышал, часто бывал бит. У него весёлый нрав, очень пластичный, немедленно принимающий любую форму, которую ему стараются придать».

Впрочем, позже Шлегель отмечал:

«Завоевать его совсем не трудно, но удержать в руках при его безграничной рассеянности было бы трудно даже женщине. Из него может всё выйти, а может не выйти и ничего».

В конце 1792 года Новалис страстно влюбляется. Но тут настойчиво вмешался отец. И не только потому, что учёба теперь отошла для Новалиса на задний план, но и потому, что дело со всей очевидностью шло к весьма нежелательному, с точки зрения старого барона, мезальянсу: девушка не была аристократкой. И тогда Новалис решает уйти в армию, однако родственники, служившие в прусской армии, не смогли ему помочь получить чин офицера. Впрочем, желание это было мимолётным, и через несколько месяцев Новалис становится студентом Виттенбергского университета. В 1794 году он сдаёт государственный экзамен по правоведению и получает высшую оценку. С чувством вновь обретённой свободы Новалис возвращается домой в Вайсенфельс. Вскоре он получает должность актуариуса при окружном управлении в Теннштедте.

Однажды Новалис по делам приехал в соседнее имение. У хозяйки имения, Софии Вильгельмины фон Кюн, были шестеро детей от первого брака и четверо – от второго. Патриархальная приветливость и доброжелательность этого большого семейства обворожили Новалиса. И он тут же влюбился в одну из дочек – 13-летнюю Софию. Через полгода они тайно обручаются. Софии – 13 лет, Новалису – 22 года. София, о школьном обучении которой мало заботились, вносит в свой дневник запись, пестрящую орфографическими ошибками:

«Сим объявляется всевозможным родственникам и друзьям о нашей помолвке, имевшей место 19 марта сего года, и уверены наперёд в вашем дружеском участии. Шлебен, 25 марта 1795 года. Фридрих фон Гарденберг и София фон Гарденберг, урождённая фон Кюн».

Судьба жестоко подшутила над ними: София умерла от чахотки 19 марта, в возрасте 15 лет, а Новалис – 25 марта, в возрасте 29 лет.

Смерть Софии можно рассматривать как момент рождения романтического поэта Новалиса. Потрясённый поэт пишет свои знаменитые «Гимны ночи». Своим переживаниям он придаёт обобщающее значение в духе мистицизма Якоба Бёме. Поэт с ужасом отворачивается от света, от жизни. Ночь для Новалиса символизирует мир воображения, где слово поэта – всесильно и где есть возможность осуществить мечту о счастье мистической любви. Весь цикл пронизан безмерной тоской по ночи, причём Новалис подразумевает здесь мрак, потусторонний мир и даже саму смерть. Со словами благоговения поэт обращается к Софии, кончина которой открыла ему, что его истинная жизнь – в ночи, то есть в смерти. В состоянии мистической экзальтации Новалис рассказывает, как ему удалось избавиться от «оков света». С иступлённой тоской он спрашивает, неужели утро должно постоянно наступать.

Важное место в истории романтизма занимает роман Новалиса «Генрих фон Офтердинген». Поэт работал над ним до самой смерти, но завершить его так и не смог. Свой роман Новалис назвал по имени полулегендарного поэта начала 13 века, который участвовал в знаменитом Вартбургском состязании миннезингеров и который, как считали романтики, был автором «Песни о Нибелунгах». Задуман был роман как романтический противовес «Вильгельму Мейстеру» Гёте. Новалис считал, что не поэтическая душа должна подчиняться условиям реальной жизни, а, наоборот, действительность должна сообразовываться с романтической поэзией. Повествовательной прозе и спокойному, «объективному» изложению в романе Гёте Новалис противопоставляет взволнованный лирический слог.

В самом начале романа сын тюрингского ремесленника видит во сне Голубой цветок, который позже стал своего рода символом немецкой романтической поэзии. Весь дальнейший путь Генриха – это поиски Голубого цветка.

Новалис никогда не отличался особым здоровьем. С сентября 1800 года поэт стал заметно слабеть. В марте 1801 года Новалис умер от чахотки.

Более века спустя Герман Гессе писал о Новалисе:

«Он оставил самое удивительное и таинственное творение, какое только знала история немецкого духа. Точно так же, как его короткая, внешне лишённая поступков жизнь производит впечатление удивительной полноты, так и руны его творчества скрывают под игривой, обольстительно цветистой поверхностью все бездны духа».

Юрген Мюллер