Тимофей Кулябин: Я не ищу логику у чиновников

Гость программы "Немцова.Интервью"- главный режиссер новосибирского театра "Красный факел" Тимофей Кулябин. Он - режиссер-постановщик оперы Вагнера "Тангейзер", которую в 2015 году сняли с репертуара Новосибирского театра оперы и балета, а руководителя театра Бориса Мездрича тогда уволили. Уголовное дело в отношении Менздрича и Кулябина возбуждено не было. Уже после скандала вокруг "Тангейзера" Тимофей Кулябин поставил в российских театрах пьесы Чехова "Три Сестры" и "Иванов", "Процесс" Франца Кафки и оперу "Дон Паскуале". В оперном театре немецкого Вупперталя 9 апреля состоится премьера его оперы "Риголетто".

Deutsche Welle: Прошло больше двух лет с момента разразившегося скандала вокруг вашей постановки оперы Вагнера "Тангейзер". Чему вас научила эта ситуация?

Тимофей Кулябин: Не все уроки правильные и далеко не всему хочется учиться. Из всего, что я вынес из этой истории, положительным для меня стало то, что театральное сообщество оказалось очень сплоченным в критической ситуации, когда необходимо было защищать право художника на творчество и самореализацию. И этот урок был положительным. А все, что касается противоположной стороны, то я убедился - где-то в глупости, где-то в невежестве. Эта формулировка мне кажется наиболее точной.

 - Я правильно понимаю, что та сторона - это государство?

- Государство - это очень крупное понятие. Там были конкретные фигурирующие лица: прокурор, митрополит и так далее.

- Это представители государства.

- Безусловно, да. В общем, та воинствующая сторона, которая все это изобразила, придумала, инициировала. Меня как-то очень сильно разочаровало их невежество.

-  Когда вы сейчас думаете над постановкой, вы оглядываетесь на государство? Думаете о том, как оно может отреагировать на те или иные художественные приемы?

- Никакой самоцензуры нет. Я всегда исхожу из своих личных художественных вкусов, а не ориентируюсь на какую-то политическую или театральную конъюнктуру. У меня нет ощущения опасности. В частности, моя предпоследняя премьера в Новосибирске была по роману Франца Кафки "Процесс". Очень многие почему-то связали, что после "Тангейзера" Кулябин поставил "Процесс". Про бюрократическую систему и про то, как бессмысленная судебная система уничтожает человека. 

- Вас сравнивали с главным героем?

- Наверное, да. Но по иронии судьбы, в этом спектакле нет ничего, что касалось бы дела "Тангейзера". Спектакль совершенно о другом. Я задумывал его еще много лет назад, предлагал для постановки еще в нескольких театрах Москвы, хотел поставить в Новосибирске, но как-то откладывал. Премьера состоялась в прошлом сезоне. Я не могу сказать, что чувствую какую-то опасность, что кто-то придет, запретит мой спектакль снова. Поскольку многое из того, что происходило, происходило в логике непредсказуемого абсурда, в логике большой глупости. Предсказать глупость невозможно.

- Мы сейчас находимся с вами в Германии, в городе Вупперталь. Вам кажется, что здесь можно работать свободнее по сравнению с Россией?

- Я приведу вам конкретный пример. Допустим, я здесь работаю над оперой Джузеппе Верди "Риголетто". И сюжет этой оперы и, в общем-то, события, которые развиваются, - они происходят в средние века. Я переношу все место действия в наши дни, ищу какие-то аналогии с реалиями современности. Мне приходится и у меня возникает желание немного поменять либретто. Я меняю какие-то слова и фразы, некоторые строки одного героя отдаю другому. Здесь (в Германии - Ред.) это очень просто делать. В российском оперном театре это было бы гораздо сложнее. Там все гораздо консервативнее.

- Но это не имеет ничего общего с цензурой. Это вопрос скорее культуры.

- Да, это связанно с культурой. Это подход. В общем, ничего страшного не будет, если ты заменишь одно слово, которое 250 лет пелось так. Или ты вместо "нет" скажешь "да". У нас это было бы сложнее. Это не вопрос цензуры, это просто вопрос устоявшихся стереотипов о том, что можно делать в искусстве, а что нельзя. Вот в этом смысле здесь у меня чуть-чуть больше свободы.

- Сейчас российское государство пытается влиять на современное искусство. Вы понимаете, почему это происходит? Чем руководствуются люди, которые считают необходимым вмешиваться в мир современного искусства?

- Я не очень понимаю, чем они руководствуются. При том, что эти люди, как правило, не разбираются в искусстве. То есть выступать с оценкой - неважно, спектакля, выставки или еще чего-то - может профессионал, человек, который имеет профессиональное образование. И он понимает предмет или, как минимум, он просто образованный. Понятно, что свое персональное мнение может высказать любой зритель, посетитель выставки и сказать, нравится ему это или не нравится. Это дело и право каждого.

- Мы же говорим сейчас не о высказывании мнений, а о позиции государства, которое подстрекает близкие к себе группировки к тому, чтобы они нападали на выставки, инициировали уголовные дела в отношении режиссеров и так далее. Есть ли в этом логика? Неужели современное искусство и те, кто его олицетворяют, представляют невероятную угрозу конституционному строю России?

- Я не старался искать логику  тех государственных чиновников, которые инициируют подобные инциденты. Мне неинтересна их логика. Мне просто кажется, что в принципе здесь какой-то неправильный подход. Функция искусства и искусства современного очень лечебная для общества. Оно как бы переворачивает устоявшиеся моральные основы. Искусство это вообще вещь довольно, с одной стороны, социально важная, с другой стороны - вещь бесстыдная. Функция художника - ниспровергать моральные основы. 

- Что вас возмущает или сильно возмутило в культурной политике нашего государства в последнее время? Кроме того скандала, который был связан с оперой "Тангейзер"?

- Я человек довольно ироничный, возмутить меня по-настоящему трудно.

- Хорошо, что у вас вызывает улыбку?

- Я знаю, что в последнее время при министерстве культуры часто устраивались круглые столы, где пытались сформулировать так называемую границу интерпретации художественного произведения. То есть, как можно интерпретировать, а как нельзя интерпретировать. Вот это вызывает у меня оторопь.

- Вас не звали?

- Меня на этот круглый стол не звали. Но был другой круглый стол, противоположный этому. Там была другая группировка, туда меня звали, но я не ходил ни туда, ни сюда в силу того, что у меня просто физически нет времени. Я занимаюсь репетициями практически все время, театром, и мне интереснее находиться в репетиционном зале.

- Что, если вам предложат работать за границей на постоянной основе, вы согласитесь на такое предложение?

- Это зависит от самого предложения. У меня есть сейчас несколько разовых контрактов на постановки в Германии и в Швейцарии. И есть какие-то, от которых я отказываюсь в силу того или иного обстоятельства.

- Что, если условием вашей работы в российских государственных театрах будет то, что вас обяжут подписать какую-то государственную декларацию, что вы поддерживаете Крым или еще что-то поддерживаете. Или вас будут просить стать доверенным лицом Путина на выборах в 2018 году, как вы на это отреагируете?

- Руководить театром за подпись в каком-то письме я не буду, просто у меня другие моральные принципы. Я по-человечески не могу себе это позволить. С другой стороны, я уж точно последний человек, которого попросят подписать что-то такое после всей истории с "Тангейзером". Я как-то не боюсь этой ситуации, вряд ли она со мной произойдет.

- Что, если глава Чеченской республики Рамазан Кадыров вам предложит работать в одном из театров Грозного?

- Я откажусь.

- Почему?

- Потому, что мне неинтересен этот регион с театральной точки зрения. Там, к сожалению, отсутствует театральная жизнь. А я люблю и стараюсь работать в тех местах, где довольно плотный театральный контекст. То есть, в местах, где театр только начинается, я, как правило, отказываюсь работать. Мне нужен крупный контекст.

Полная версия интервью: